Координационный Совет Соотечественников в Китае

СМИРНОВ Анатолий Филиппович. Доктор исторических наук, кандидат философских наук, профессор. Работал в Институте философии и права АН БССР (1950-1952), Академии Общественных Наук при ЦК КПСС (1971-1981), Институте славяноведения и балканистики РАН (1988-1993), Институте законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ (1993-2007). Лауреат литературной премии Союза писателей России имени Александра Невского. Ответственный редактор и автор научного предисловия к изданиям собраний сочинений Н. М. Карамзина, В. О. Ключевского, Н. М. Костомарова. Автор книг: «Кастусь Калиновский», «Восстание 1863г. в Белоруссии и Литве. Революционные связи народов России и Польши», «Государственная Дума Российской империи, 1906-1917», «Несокрушимое единство», «Верные сыны России», «Местное самоуправление в России: мифы и реальность» (в соавторстве с И.В.Пушкиной), «Николай Михайлович Карамзин».

— Анатолий Филиппович, сегодня Российское государство придаёт большое значение консолидации Русского мира. Принимаются законы, программы по работе с соотечественниками за рубежом, развиваются их связи с регионами — это, безусловно, необходимые действия. И, тем не менее, силой, по-настоящему объединяющей Русский мир, является нечто другое...

— Надо иметь в виду, что, как и мы внутри России, Зарубежная Россия также страдает от распыленности, от атомизированности. Русские люди ничем не объединены, даже если живут в одном селе. Раньше была община. Сегодня единственная объединяющая сила — приход. И в этом смысле Православная Церковь уникальна — она обеспечивает духовное единство и какую-то организационную связь всех русских людей во всем мире.

— На ваш взгляд, с чем так называемый Русский век должен ассоциироваться в XXI веке?

— С возрождением Русской Православной Церкви в России, с обретением полного духовного единства нашего народа, с торжеством братства и построением отношений на основе братства. 80% населения России — это русские. Но православие — не только русская вера. Православных много среди татар, якут, народностей Поволжья, осетины, грузины — это тоже православные люди.

— Ваше личное отношение к эмиграции — к тем, кто по разным причинам покинул родину?

— Наша основная боль — эмигранты первой волны. Это наша национальная трагедия, которая, конечно, очень сильно отразилась на нашей истории. Она изменило структуру общества, лицо России, в какой-то степени её характер, отношения между людьми. В ходе Гражданской войны погибло, по меньшей мере, два миллиона человек, и не менее двух миллионов мы штыками вытолкали в море, за границу. В Гражданскую войну мы потеряли людей больше, чем в Первую мировую, потому что после заключения Версальского мира основная масса пленных — наших солдат — через Францию вернулась в Россию. А вот после Гражданской войны эмигрантам путь на родину был «заказан» — они-то при всём желании вернуться на родину не смогли. Но Европа не признала русскую аристократию. И аристократы себя не выставляли. Как он может говорить, что он — князь, Рюрикович, когда работает шофером такси?.. Самые лучшие таксисты в предвоенном Париже, культурные, вежливые, — это русские офицеры. Они работали швейцарами в роскошных отелях. Это нашло отражение в большой литературе. Когда вы читаете романы того же Ремарка, который описывает межвоенный Париж, там на каждом шагу русские эмигранты. Но в каком качестве они выступают? — обслуга... Конечно, наши великие ученые, великие умы и в Европе, и в Америке оставили свой след. Мало таких областей науки и культуры, где бы русских и вообще выходцев из России вы не увидели бы в первых рядах. Но положение даже самых знаменитых мастеров культуры было не самое завидное, их не всегда правильно понимали. Великий Рахманинов! Он не был признан Западом как композитор! Он был знаменитым пианистом, хорошо зарабатывал, к нему хорошо относились, подчеркивали, что он гениальный пианист, но как композитор он не был понят и признан.

— Почему?

— Я думаю, это было связано с тем, что он был слишком русский. Его национальная душа и в музыке сказывается, а для Западе наша душа — «потёмки». И когда наши «либералисты» кричат: «Надо отказаться от православия, иначе мы не войдем в мировую цивилизацию», — это значит, что мы должны потерять свое национальное лицо, что мы должны перестать быть творческими людьми. Судьба таких людей, как Рахманинов, Вертинский показывает, что Европе русские аристократы духа не нужны — своих хватает. В качестве кого нас готовы принять? — обслуги. И когда я читаю или слышу, что они чуть ли не национальные предатели, что они бросили свой народ — это неверно. Они не бросили свой народ. Их вытолкали штыками. В том числе и при участии так называемого народа. Инициатива принадлежала, конечно, большевикам, но народ в этом деле участвовал. Собственно не народ — не рабочие от станка, не крестьяне от сохи, а так называемая новая демократия, я бы назвал их отщепенцами. В старой России они были в основном приказчиками, канцеляристами, полицейскими, мелкими чиновниками, низшими офицерскими чинами — это та «новая демократия», которая от народа оторвалась, но в высшую культурную прослойку не поднялась, потому что не было ни таланта, ни возможности. Она завидовала истинным, благородным аристократам духа — культурному сословию России, завидовала и ненавидела их. Представители этой самой «демократии» создали в сфере культуры то, что мы сейчас называем модернизмом, авангардом, футуризмом. Но это псевдоискусство, псевдолитература и псевдомузыка. Это было «искусство» новой полуобразованной «демократии», их мера понимания — до подлинной культуры они не поднялись. Но были и идеальные коммунисты, как, впрочем, и идеальные монархисты, — мечтатели. А у тех не было никаких идеалов — чисто потребительское отношение к жизни: личная карьера, личное благополучие и страшная зависть к людям преуспевающим и талантливым. Я думаю, что это, может быть, самое главное. И когда мы говорим о русской эмиграции первой волны, то надо иметь в виду, что они, как и мы сейчас, ломали себе голову, и основное, что их мучило, — это выяснение причин: что же произошло с Россией? Где корни национальной трагедии и их личной трагедии? И нужно сказать, что они на этот вопрос ответа не нашли. В какой-то степени они в своём положении были более счастливые, чем мы, советские люди, которые тоже имели огромную потребность разобраться, куда идёт страна, что с ней случилось. Но мы шли по маршруту, который нам предписывала партия. Мы работали по темам, которые она ставила перед нами, искали ответы на вопросы, поставленные агитпропом — партократией, которая стояла у руля: за труды платили, осыпали премиями, орденами и одновременно ссылали на Соловки и расстреливали. В конечном счете, партия добивалась того, что хотела, — и в литературе, и в искусстве, и в науке, в том числе исторической.

— Эмиграция в этом отношении была свободна.

— Да, она отвечала на те вопросы, которыми мучила её личная совесть и которые тревожили ум. И поэтому они поставили многие вопросы и давали какой-то материал — ответы на эти вопросы. Поэтому, не овладев их раздумьями, тем, что они создали за 20 межвоенных лет, мы до конца не разберемся, что же произошло со страной тогда, в 1917-1920 годах и почему эта «хвороба» нас сегодня не отпускает, почему наша смута продолжается. Смута началась ещё до революции. Революция была порождена смутой. Если Великая Смута XVII века была преодолена за 7-10 лет, потому что Россия осталась с Богом, то эта тянется уже столетие. И получилось так, что все надежды, что Россия обновится во время перестройки, преобразится, надежды, которые пылали в наших сердцах в 90-е годы остались неосуществленными. Надеялись, что создадим свободный трудящийся народ, который по-своему переделает жизнь в соответствие со своими интересами, а вместо этого — все национальные богатства перешли не в руки народа, не в руки тех, кто работает, а в руки казнокрадов, биржевых спекулянтов, проворовавшихся политиков. Ведь время Ельцина не случайно называют политическим капитализмом — политик создавал капиталистов. Для того чтобы раскрыть глубинные причины нашей трагедии, конечно, мы должны хорошо знать эмиграцию, тот умственный багаж, который они нам оставили. Далеко не всё ещё мы здесь должным образом изучили, использовали, здесь работы — непочатый край. Мы говорим: эмиграция, эмиграция... Вообще-то, слово «эмиграция» здесь не подходит. Нужно говорить о Зарубежной России. Это — неотъемлемая часть национального тела России. Да, она была в особых условиях, но это — часть России, часть русской души, часть нашего народа. Они такие же русские, как и русские, которые оказались сейчас на Украине, в Казахстане в результате развала Союза. Они пытались как-то там организоваться. Они молодцы, конечно, у них были научные, культурные, военные организации, союзы — это особая страница, которую надо тщательно изучать, потому что они проводили великолепные акции — и культурные, и научные. Достаточно вспомнить, как они отметили пушкинский юбилей 1937 года. Они же отметили его гораздо умнее и, может быть, сделали гораздо больше, чем мы для популяризации Пушкина и русской литературы, хотя у них не было таких материальных возможностей, как у нас. Но когда «перебираешь» жизнь Русского зарубежья, то приходишь к выводу: как ни важны все их университеты, институты, богословские академии, кадетские корпуса, литературные общества, журналы, великолепная публицистика — всё это очень важно, бесценно, но самое важное всё же — это Русская Зарубежная Церковь. Становым хребтом, душой была Церковь! Основные скрепы душевные, связи сохраняла Церковь — Церковь в изгнании. И вот только теперь, когда мы преодолели этот раскол — не до конца ещё, правда, — мы, наконец, вышли на дорогу восстановления национального единства русского народа, исцеления, восстановления русской души, преодоления духовного раскола. Второй момент, который, мне кажется, чрезвычайно важно подчеркнуть: мы в долгу перед Зарубежной Россией. И хотя сейчас, наконец, мы согласились поддерживать их кладбища в порядке, мы им гражданство возвращаем, их труды начали издавать, но ведь мы не вернули им, я не говорю — прежнее положение, но даже часть их собственности, украденной у них. Ведь как мы себя вели в годы Гражданской войны? По ленинской формуле: «грабь награбленное»... Им надо хотя бы частично компенсировать то, что мы у них отняли. Церкви её прежнее имущество мы сейчас возвращаем, и то далеко не всё, но возвращаем. Точно такую же политику надо проводить и по отношению ко всем сословиям прежней России — к купечеству, крестьянству, аристократии.

— Возрождать сословия? Но ведь это невозможно...

— Дело не в названиях, а в принципах устройства общественной жизни. Безусловно, нужна Россия в её развитии. Но надо признать, что все эти сословия были уничтожены советской властью, что их надо восстановить и дать им способность заниматься делом. Точно так, как мы даём Церкви возможность заниматься своим делом, возвращая храмы, монастыри, иконы. Это не значит, что мы должны Трубецким и Шереметевым вернуть все земли и дворцы. Но надо что-то вернуть для того, чтобы они могли в России действовать. Нужно выплатить им компенсацию за имущество, которое у них конфисковали, — разумно выплатить, полностью мы этого сделать не можем, и этого не нужно делать, но надо понимать, что не они перед нами, а мы перед ними в долгу. Но это даже не стоит в повестке дня, это даже не обсуждается нашей властью. Они и их потомки сохранили любовь к отечеству и понятие чести. Я понимаю Строгановых, которые дали денег на реставрацию своего дворца в Питере, Фальцфейна, который оплатил восстановление родовой усадьбы. Почему они дают, а почему мы не можем? Скажем, наследнику Морозова выплатить за великолепную коллекцию французских импрессионистов — какую-то часть хотя бы? Когда возвращали коллекцию генерала Алексеева, то часть расходов взял на себя Никита Лобанов-Ростовский. Когда мы говорим: вот дореволюционная Россия, вот мы должны брать пример с неё... Возрождая Россию, надо, прежде всего, знать: что представляла собою прежняя Россия. А прежняя Россия — это и судьба Русского Зарубежья, потому что это — остатки прежней России, скрывшейся за рубежом. Это огромной важности вопрос. Его надо обсудить и найти какую-то согласованную, самим народом выработанную форму сотрудничества, взаимодействия, активного вовлечения её в то, что мы называем возрождение Отечества. Да, надо им помочь объединиться, найти свое место среди русского народа, это надо поддерживать, надо поощрять, выделять на это деньги.

— И всё-таки преемственность в культуре, науке, духовности была, пусть даже не широко озвученная...

— Разумеется. Самые величайшие достижения Советы имели там, где они не разорвали связь времён, где была преемственность, где они продолжали то, что было начато при царе. Носителями этих ценностей является также и Зарубежная Русь. Такие люди, как Павлов, Шолохов, Фадеев, — они сформировались как деятели науки и культуры ещё до революции. И оказывается, что всякие величайшие достижения науки, культуры, искусства, которые мы называем советскими, состоялись благодаря участие старой интеллигенции, которая выросла, сформировалась, стала, как говорится, на крыло, вылетела из гнезда и находилась уже в полёте, когда совершилась Великая революция. Мы должны помнить, что одна часть творила в стране по эту сторону границы, а другая, не менее талантливая, — оказалась по ту сторону, но она всё равно была частью России.

— Чьи русские имена, принадлежащие Зарубежной России, вызывают у вас чувство особой гордости? Чьи судьбы, чьи таланты вас приводят в восторг?

— Это, конечно, связано с моим профессиональным интересом, в первую очередь. Я внимательно следил и восторгался тем великим вкладом в развитие исторической науки, гуманитарных знаний, которые связаны с деятельностью наших историков, наших литераторов, наших лириков, как мы называем гуманитариев, которые оказались за рубежом. Это великие наши историки, такие, как Дмитрий Оболенский — создатель великолепной истории, крупнейший византолог, ему принадлежит совершенно гениальная идея о «византийском содружестве народов». Он ввёл этот термин, и это открывает новые возможности изучения всей европейской цивилизации, в том числе и Ближнего Востока. Это князь, Рюрикович, который в Оксфорде проработал больше полувека и за свои заслуги был удостоен звания рыцаря Британской империи, осыпан наградами и получил величайшее признание — надо им гордиться. Русский Рюрикович, русский князь стал одновременно и английским лордом и завоевал это своим умом! Нельзя не вспомнить Юрия Владимировича Вернадского — сына великого академика, который очень талантливый историк, создатель многотомной истории России, один из теоретиков и основоположников евразийства, который возглавлял кафедру русской литературы в Ельском университете и был признан главой историков-славистов — был президентом Американской академии славистов. Нельзя также не вспомнить нашего замечательного мыслителя, великого социолога XX века Питирима Сорокина и его замечательные труды. Именно ему принадлежит замечательная идея о необходимости сближать американскую и русскую цивилизации и идти не по пути конфронтации, а взаимообогащения, развиваться и двигаться вперёд через синтез лучших достижений. В советское время эту теорию поносили как проявление империализма, как нечто агрессивное и антинаучное, а по существу — это очень правильная мысль: нужна не политическая конфронтация, а политический диалог, поиск согласия, взаимоприемлемых решений — вот пути развития человечества. Можно только гордиться, что в разработку этой концепции внесли большой вклад, а может, в известной степени, были в основании разработки этой темы русские мыслители, оказавшиеся за рубежом. Нельзя, конечно, не восхищаться Рахманиновым или Сикорским, подарившим миру вертолётную авиацию — это ведь ученик Жуковского, однокашник и друг великого Туполева — они оба были любимыми учениками Жуковского. Телевизор американцам подарил также русский человек — Владимир Зворыкин, ученик профессора Петербургского технологического института Бориса Розинга, изобретателя телевизора, — он в 1928 году получил первый патент на телевизор в США. Можно вспомнить Алёхина — великого непобедимого шахматиста XX века, Шаляпина — кто не помнит Федора Ивановича Шаляпина! Его голос и сегодня доставляет нам наслаждение... Художников — Серебрякову, Гончарову и так далее. Очень длинный перечень имён и фамилий придётся привести.

— Вы считаете, что мы гораздо серьёзнее должны обратить внимание на наследие Русского Зарубежья, на познание Зарубежной России, чем делаем это сегодня?

— Зарубежная Россия — это часть нашей души, часть нашего национального тела. Причём, так как они жили в особых условиях и в своих раздумьях были свободны от политической цензуры, и у них отсутствовала самоцензура — эта хорошо знакомая нам внутренняя сдержанность, которая сковывала наши души, — изучать наследие Зарубежной России совершенно необходимо!

— Но мы в основном говорили о первой волне эмиграции — эмиграции по неволе. К ней можно отнести и тех, кто сегодня составляет Русский мир на постсоветском пространстве. А кто эмигрировал из России добровольно, в поисках лучшей доли?..

— В качестве примера приведу позицию Карамзина по отношению к князю Курбскому. Он говорит: я не осуждаю князя за то, что он уехал, ему действительно угрожала физическая расправа; но я осуждаю его за то, что он во главе польских войск осадил Полоцк во время войны, что он поднял меч против своего народа, против своего отечества; я этого простить ему не могу. Поэтому я не осуждаю Сергея Хрущёва за то, что он уехал в Штаты, его отъезд понять можно — к его отцу было неоднозначное отношение. Но я не понимаю его поведения, когда он натурализовался — принял гражданство Соединённых Штатов и отрёкся от отечества. То же самое — в отношении Светланы Аллилуевой, тем более тех, кто уехал за «праздником на чужом пиру»... Как говорил Пушкин: «Дитя не должно кусать груди своей кормилицы» — говоря о тех, кто не испытывает благодарности к тому, кому обязан всем, тем более когда речь идёт о Родине, об Отечестве, — это подло. Слава Богу, Россия выкарабкивается из своих болячек. Но она могла бы делать это более успешно, быстрее, если бы мы не только говорили о них, а упорно их излечивали. Что значит для нас, ныне живущих, «любовь к отеческим гробам»? В чём проявляется любовь к России? В том, в чём и всегда: каждый должен выполнить свой долг. Я бы так сказал: перестать болтать! Россия устала от болтовни. Надо работать, надо больше заботиться о благе народа, надо создавать ему нормальные условия жизни. Я за границей долго не жил. Но знаю: если уезжал на несколько месяцев — задыхался от ностальгии, через два месяца я уже ничего не мог делать, подымалось такое настроение, что хоть вешайся — хочу домой! Многие русские, пожив за границей и даже женившись на иностранках, приходили к выводу: а Россия всё же лучше. Тот же Тютчев, например.

Ирина Пушкина, для сайта КССК

Анатолий Смрнов, за рубежом, интервью, русская эмиграция, соотечественники